РАЗДЕЛ IV. ПСИХОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ, ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СЛЕДОВАТЕЛЯ И ПРОИЗВОДСТВА СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

Феноменология лжи. Судебно-психологический взгляд [172]

Юридическая психология: сб. науч. тр./ под ред. А.Р. Ратинова, Г.Х. Ефремовой.
М., 1998. С. 95–105.
Публикуется с незначительными сокращениями

Ложь – явление многоликое и вездесущее. Это – постоянный спутник и повсеместный образ действий во всех сферах общественной практики, в любых видах человеческого поведения. Ложью насыщены идеология и политика, государственное управление и экономическая деятельность, массовые коммуникации и процессы межличностного общения, трудовые, бытовые, семейные и все иные отношения между людьми. Короче говоря, нет такой области жизни, где не лгут.

Ложь – универсальное средство недобросовестного манипулирования сознанием и поведением людей с целью извлечения какой-либо выгоды, достижения нужного лицу результата (так называемая душеспасительная, морально оправданная, защитная и вынужденная ложь также входят в общий предмет рассмотрения). Но, несмотря на такую тотальность, она не получила должного теоретического осмысления и достаточной разработки научно обоснованных средств противостояния. Более того, к ней привыкли. В этом парадокс и сила лжи. Монографических комплексных исследований этой проблемы, как зарубежных, так и отечественных, насколько можно судить, удивительно мало[173].

Обычно этот феномен рассматривается с профессиональной позиции в трудах по философии и социологии, политологии, этике, искусствоведению, информатике, языкознанию, логике, психологии и юриспруденции. Между тем ощущается необходимость «общей теории лжи», в которой были бы разрешены кардинальные вопросы проблемы.

Что представляет собой ложь с точки зрения гносеологии (теории познания) и аксиологии (теории ценностей)?  

Какова логико-психологическая природа лжи и ее отличие от ошибки и заблуждения?

Какую социальную и прагматическую функцию выполняет ложь, или «почему люди лгут»?

Кто является субъектом лжи (кто лжет), кто – адресатом лжи (кому лгут) и как они связаны между собой?

Каковы источники побудительности и стимулы лжи, или зачем, во имя чего люди лгут (интересы, мотивы, цели)?

Каково содержание лжи, его предмет или относительно чего лгут?

Как лгут, каковы приемы, способы, технология лжи?

В какую форму облекается ложь, каковы язык и речевые средства лжи?

Чем определяется качество лжи, от чего зависит ее успех и эффективность?

Каковы непосредственные результаты и социальные последствия лжи?

Как распознать ложь и противостоять ей?

Приведенный круг вопросов, конечно же, примерный. Думается, что отсутствие такой целостной мультидисциплинарной концепции затрудняет разработку проблемы лжи в отраслевых разрезах.

Заметим, что в советское время разработка проблемы лжи во многом носила контрпропагандистский характер, была обращена на Запад, сосредоточивалась на критике реакционных теорий, разоблачении буржуазной пропаганды и клеветы на социалистический общественный строй.

Кажется, менее других заслуживают упрека не столь политизированные работы в области уголовного права и процесса, криминалистики и юридической психологии. Причем если ложь в «правовом измерении» исследована более обстоятельно, то психолого-правовые аспекты оказались менее изученными. Между тем в уголовном судопроизводстве, в процессе доказывания, при собирании и оценке основных доказательств, каковыми являются показания участвующих в деле лиц, для установления истины проблема лжи является определяющей.

Однако в имеющихся публикациях она не получила самостоятельной разработки, а затрагивается и освещается как бы «попутно». Ряд перечисленных выше вопросов применительно к потребностям практики и задачам юридической психологии остаются нерешенными. Наши разработки этой проблематики, в разное время опубликованные в закрытых малотиражных изданиях, лишь отчасти использованы в литературе по юридической психологии[174]. Это и побуждает нас обобщить свои материалы в настоящей работе, которая отнюдь не претендует на охват всей проблемы.

Здесь речь пойдет лишь о логико-психологической природе лжи. «Обычно принято думать, – писал когда-то А.Р. Лурия, – что нет ничего более случайного, капризного и неподчиняющегося никаким законам, чем ложь. Но ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к определенным законам мышления, к определенным формам логики»[175].

В самом общем определении ложь – это несоответствие между тем, что субъект (информатор, коммуникатор, корреспондент) сообщил, высказал, заявил, показал, и тем, что он действительно знает, думает, считает или чувствует. В нашем случае это характеристика сведений, которые сообщают в своих показаниях на допросе участники уголовного процесса: свидетель, потерпевший, подозреваемый, обвиняемый. Доброкачественность используемой при этом информации имеет исключительное значение для успешной реализации задач правосудия.

При рассмотрении надежности показаний следует различать две группы вопросов, которые довольно легко смешиваются и подменяются друг другом: 1) о правдивости или лживости показаний; 2) об истинности или ошибочности показаний. Несовпадение понятий «правда» и «ложь», с одной стороны, и «истина» и «заблуждение», с другой, очень важно учитывать для успешного получения, правильной оценки и эффективного использования показаний в качестве источника доказательств.

Правдивые показания могут быть истинными, правильно передающими то, о чем в них повествуется, но могут содержать и ошибочные положения, не соответствующие действительности, реально происшедшим событиям. Ложные показания всегда неправильно освещают расследуемое событие в целом или в какой-то его части, но иногда, сколь это ни парадоксально, заведомо для лжеца извращенный момент действительности оказывается в его показаниях освещенным правильно. Поэтому нужно всегда различать субъективную правдивость допрашиваемого и объективную истинность его показаний, что далеко не одно и то же.

Необходимо отметить недостаточную терминологическую строгость понятий «ложность» и «искренность», «истинность» и «заблуждение» в научном и разговорном языке. В логике, оперируя понятиями «истина» и «ложь», фактически имеют дело с формальной оценкой правильности или неправильности определенных высказываний и умозаключений с точки зрения законов мышления, независимо от того соответствуют ли суждения и выводы и отвечают ли они представлению того кем сформулированы и высказаны. Такое формально-логическое понимание ложности не делает различий между добросовестным заблуждением и заведомой ложью.

Перенесенная в юридическую практику подобная трактовка лжи лишает это явление весьма существенных нравственно-психологических оттенков. С этической и правовой точки зрения ложь – не всякое суждение, противоположное истинному, а лишь преднамеренное неверное утверждение, с помощью которого человек вводит других в заблуждение, стремясь извлечь из этого какую-либо пользу.

Искажение истины в показаниях проистекает из двух источников. Один из них – заведомая ложь, другой – добросовестное заблуждение. При кажущейся ясности этих показаний распознание их на практике – дело непростое:     

а) объективным основанием их смешения служит то, что как ложь, так и добросовестная ошибка являются неверным отражением действительности – искаженной информацией. Принципиальная противоположность лжи и заблуждения коренится в психике допрашиваемого, ненаблюдаемой и недоступной восприятию людей;

б) добросовестное заблуждение является результатом неадекватного отражения действительности в силу особенностей протекания познавательных процессов (ощущений, восприятия, памяти, мышления, воображения);    

в) в отличие от добросовестного заблуждения ложь – это волевой и сознательный акт. Лгущий сознает, что его высказывание не совпадает с действительностью, и желает этого. Добросовестно заблуждающийся искренен, принимает ошибочно воспринятое, неправильно воспроизведенное за действительно верное;

г) принципиальное различие лжи и добросовестного заблуждения заключается также в том, что ошибки в результате добросовестного заблуждения могут возникнуть на различных стадиях формирования показаний (это ошибки в отражении объекта субъектом), ложные же показания возможны только на стадии вербализации, словесного воспроизведения ранее воспринятого, при передаче сообщения следователю или другим лицам;

д) лгущий, являясь источником лжи, формирует и провоцирует ошибки других. При добросовестном заблуждении «обманут» сам субъект, у него самого возникло ошибочное представление о действительности в силу указанных психических явлений[176].

Несмотря на полярно противоположный характер лжи и заблуждения, между ними существует множество очень плавных, постепенных и подчас незаметных переходов, когда люди говорят почти правду, лишь в малой степени отступая от истины иногда и сами того не замечая. В показаниях сплошь и рядом встречаются полупроизвольные искажения, порожденные положением допрашиваемого в деле, отношением к участникам расследуемого события, профессиональной или групповой принадлежностью и т.п.[177]

Это делает вовсе не такой уж простой квалификацию показаний как ошибочных или ложных даже при полной ясности и доказанности всех фактических обстоятельств описываемого события. Оценка информации с точки зрения истинности, ошибочности и ложности – постоянно возникающая перед юристами задача со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Между тем имеющиеся в литературе указания и рекомендации по данному вопросу носят слишком общий характер.

Для более детального уяснения различий между истинным, ошибочным и ложным высказываниями рекомендуется каждое показание рассматривать по меньшей мере со следующих пяти позиций:

I. Был ли в действительности описываемый факт или его не было?

II. Знает или не знает допрашиваемый о существовании (несуществовании) данного факта?

Ш. Соответствует или не соответствует его высказывание знанию (незнанию) об этом факте?

IV. Оценивается ли в свете предыдущего такое высказывание как истинное или неистинное?

V. Квалифицируется ли оно как искреннее или неискреннее, т.е. ложное?

Последовательность решения указанных вопросов образует как бы алгоритм оценки показаний. Схематично это можно представить следующим образом:

Таблица истинности и искренности показаний

Для разъяснения приведенной таблицы рассмотрим указанные соотношения на некоторых упрощенных примерах. Предположим, гражданин Н. стал очевидцем автотранспортного происшествия, в результате которого автомобилем «Жигули» был сбит пешеход, после чего машина скрылась. В зависимости от характера показаний очевидцев возможны следующие варианты:

Вариант 1. Будучи допрошен, свидетель описал событие так, как оно в действительности произошло. Подобный случай отражен в таблице следующим образом: графа I – знак «+», так как описываемое свидетелем автотранспортное происшествие действительно имело место (факт существует); графа II – знак «+», поскольку сообщение свидетеля о том, что автомобиль марки «Жигули» совершил наезд на пешехода, соответствует знанию об этом очевидца; графа III – знак «+», т.е. сообщение свидетеля об автотранспортном происшествии соответствует его знанию; графа IV показывает, что оценка истинности является положительной (знак «+»), так как сообщение свидетеля соответствует действительности; графа V – знак «+» отражает оценку искренности, правдивости свидетеля. Она положительна ввиду того, что показания свидетеля соответствуют его знанию.

Вариант 3. Представим, что свидетель видел, как автомобиль «Москвич» произвел обгон «Жигулей», резко затормозил там, где затем оказался сбитый пешеход. Находясь на значительном расстоянии, свидетель неверно воспринял событие и посчитал, что наезд на пешехода совершил «Москвич», водитель которого был другом свидетеля. Чтобы выгородить приятеля, свидетель заявил, что наезд на пешехода якобы совершил автомобиль «Жигули». Этот вариант отражается так: в графе I знак «+», поскольку пешехода сбила автомашина «Жигули»; в графе II – знак «–», ибо знание свидетеля об этом не соответствует действительности. Он полагал, что пешеход сбит машиной его приятеля, т.е. автомашиной «Москвич»; в графе III – знак «–», так как свидетель дает показания, не соответствующие его знанию об этом происшествии; в графе IV (знак «+») оценка истинности должна быть положительной, поскольку показания Н. случайно отвечают действительности, т.е. свидетель лжет, говоря правду; графа V содержит знак «–», потому что, несмотря на истинность показаний, они неискренни, не соответствуют знанию свидетеля о преступлении, т.е. ложны.

Приведенные в таблице восемь вариантов (здесь описано выборочно два примера) предусматривают все возможные ситуации и помогают в уяснении вопросов о соотнесении действительности и знания о ней, о различии между ошибкой и ложью. Из изложенного следует, что показание истинно в том случае, когда знание свидетеля соответствует действительности (+), а показание – знанию (+), а также в такой парадоксальной ситуации, когда знание свидетеля не соответствует действительности (–), но показание не соответствует знанию (–), т.е. в этих случаях имеет место двойное извращение – искажение истины в результате добросовестного заблуждения и сознательная ложь, умышленное искажение неправильно воспринятой действительности, которое совпадает с истиной («человек лжет, говоря правду»).

Отрицательная оценка истинности имеет место в случаях, когда знание свидетеля не соответствует действительности (–), а показания соответствуют знанию (+), а также если знание соответствует действительности (+), а показание свидетеля не соответствует знанию (–). Эта оценка включает в себя как заведомую ложь, так и добросовестное заблуждение свидетеля, т.е. любое отклонение от действительности.

Оценка же искренности или правдивости показаний вытекает из анализа графы III, т.е. зависит от соответствия показания свидетеля его знанию. Так, в 1-й, 4-й, 5-й, 6-й горизонтальных строках отражены добросовестные показания. Причем в 1-й и 6-й строках показания искренни и соответствуют действительности. В 4-й и 5-й строках представлены правдивые искренние показания добросовестного свидетеля, не соответствующие действительности в силу ошибочного представления о реальных событиях. Во 2-й, 3-й, 7-й, 8-й строках отражаются ложные показания, т.е. сообщения и утверждения, в которых информация заведомо не соответствует знанию свидетеля. При этом в 3 и 8 вариантах, где ложные показания свидетелей соответствуют действительности, имеет место двукратное искажение; свидетель имеет неправильное представление о реальных фактах, т.е. его знания не соответствуют действительности, но, давая ложные показания, он изменяет свои неверные представления о случившемся на события, реально имевшие место.

Предпринятый выше анализ представляется полезной теоретической моделью диагностики лжи и ошибок в показаниях как источниках судебных доказательств.

Из предыдущего изложения уже усматривалось, что при даче показаний психическая деятельность лгущего и правдивого субъектов различны. Более конкретно различие состоит в том, что если у добросовестного человека эта деятельность носит репродуктивный (воссоздающий) характер, то для лжеца она представляет собой творческий процесс. При этом задача добросовестного субъекта сводится к припоминанию и подробному воспроизведению ранее воспринятого и не подчинена какой-либо иной цели.

Задача же лжеца сложнее. Это творческий процесс, где присутствуют все элементы репродуктивной задачи и сверх того идет обработка материала воспоминаний таким образом, как это выгодно лжецу. Такая творческая переработка исходного материала усложнена необходимостью наложения двух процессов: мышления и речи. В данном случае формирование сообщаемой информации подчинено определенной желательной версии события и подчас затрудняется дефицитом времени и сложностью мотивации.

С точки зрения содержания психической деятельности лгать труднее, чем говорить правду. При даче показаний добросовестная      ошибка и заведомая ложь, как правило, порождаются системой разных мотивов, которые в последнем случае имеют более противоречивый характер.

В случае непроизвольной ошибки деятельность допрашиваемого     при всех условиях все же мотивируется социально позитивными побуждениями, гражданским долгом, стремлением содействовать правосудию и т.п. Здесь угроза ответственности, как правило, отходит на задний план. А при даче ложных показаний поведение допрашиваемого мотивируется социально негативными и общественно порицаемыми, эгоистическими и иными подобными побуждениями. Ясно, что во втором случае и сам мотивационный механизм является более сложным, конфликтным.

В отличие от добросовестного допрашиваемого, который при даче показаний обращается к единственному мысленному образу воспринятого события, у лжеца конкурируют два варианта мысленных образов: 1) действительно происшедшее и ранее воспринятое, которое он желает извратить и которое является исходным; 2) вымышленный, воображаемый образ события, которым он хочет подменить подлинную картину происшедшего. Поэтому психическая сторона при добросовестном поведении и заведомой лжи характеризуется различной ролью воображения.

В репродуктивной и творческой деятельности различна роль воображения. Репродуктивная задача сводится к припоминанию того, что       было воспринято или совершено, поэтому воображение носит здесь воссоздающий характер, хотя и не исключающий добросовестной ошибки и непроизвольного искажения.

В задачу, решаемую лжецом, преднамеренно включается работа продуктивного творческого воображения; совпадение с истиной тогда возможно лишь в результате ошибки лгущего. Поэтому его задача психологически сложнее.

Если измышление ложных показаний рассматривать как решение определенной мыслительной задачи, то ясно, что для такого решения нужно больше умственных усилий и времени, чем при тех же условиях требуется для выполнения действий, не связанных с решением проблемной ситуации, для простого воспроизведения известных фактов. Вот почему «хорошо» солгать труднее, чем сказать правду.

С большей или меньшей тщательностью лжецу необходимо продумать свою легенду, как можно более естественно уложить ее в подлинную картину событий, привести их в соответствие друг с другом, предусмотреть аргументы и факты, подтверждающие измышление, и мысленно «проиграть» свои будущие показания, подготовив необходимые ответы, чтобы парировать недоверчивую критику. Иными словами, ему нужен «сценарий» лжи.

Не имея времени для продумывания всех этих элементов будущего повествования, человек скорее говорит правду. Неподготовленность ко лжи – на этом основан эффект внезапности при допросе. Импровизация же чаще всего делает ложь уязвимой. Здесь больше шансов на то, что в представленной картине события окажутся погрешности, противоречия с достоверно установленными обстоятельствами дела.

Даже до тонкостей подготовленные показания лжец в ходе допроса вынужден подвергать корректировке, изменению, дополнению. Обладая известной пластичностью, факты все же не бесконечно поддаются деформации и искажению.

Вообще безупречная и неопровержимая ложь – вещь редкая, если не невозможная. Решающим в этом деле является мастерство исследователя.

Существует много видов лжи. Есть ложь, целиком состоящая из вымысла. Этот вид встречается редко, ибо он опасен и легко разоблачается. Более обыкновенна неполная ложь: лжец обрабатывает правду, по-своему ее искажая. Ложные показания относятся к этому виду, они чаще всего не являются сплошным вымыслом, бывают вымышленными лишь в той части, правдивое освещение которой нежелательно для допрашиваемого. Стараясь внушить доверие к своим словам, лжец чаще всего отправляется от подлинных событий, извращая их только в меру необходимости.

Извращение подлинных обстоятельств дела в показаниях допрашиваемых достигается с помощью таких приемов обработки фактических обстоятельств в желательном направлении, как:

умолчание, сокрытие, исключение из сообщения отдельных элементов описываемого события, собственных действий и действий иных участвующих лиц;

дополнение описания вымышленными деталями или элементами, при помощи которых событию придается нужный характер и окраска;

перестановка и смещение в описании отдельных фрагментов события по их месту, времени, последовательности, взаимосвязи и т.п.;

замена отдельных элементов события иными вымышленными обстоятельствами и деталями.

Приведенные приемы используются как в чистом виде, так и в различных сочетаниях соответственно интересам и намерениям лгущего, обстоятельствам расследуемого события, ситуации, в которой ему приходится давать показания.

Лгать – значит всегда ставить на место действительности какой-нибудь предпочтительный для лгущего вымысел и заменять действительно происходившие факты такими, какими их хотелось бы представить лжецу. Ложь зачастую носит цепной характер: одна ложь порождает другую и требует согласования с ней взаимосвязанных фактов. При таком положении ложные утверждения зачастую прямо или косвенно приходят в противоречие с той частью показаний, которая правильно отражает действительность.

Излагая свою версию в виде логической цепи суждений, человек, если он лжет, исходит из ложных посылок либо делает ложные выводы. Зафиксировав эту систему доводов, легче усмотреть ее порочность, а затем и убедить лжеца в несостоятельности избранной позиции.

Сделав однажды какое-либо ложное заявление, человек старается придерживаться своих слов и в дальнейшем. Но подробности рассказа могут быть забыты, они заменяются другими деталями и дополняются новыми подробностями. Поэтому несовпадение показаний как в существенных, так и во второстепенных деталях должно настораживать. […]

Характерным признаком лжи, отличающим ее от заблуждений и ошибок, является осознание субъектом неправильности высказываемых им положений. Тем самым ложь предполагает предварительное размышление, связанное с формированием и анализом подготавливаемых сообщений и предвидением последствий своих действий.

Деятельность такого рода именуется рефлексией. Рефлексивный характер лжи не исчерпывается самоотражением. Лжец всегда имеет в виду и определенного адресата, которому предназначена информация. Поэтому в его рассуждениях отражается и то, как ложные сведения могут быть приняты, оценены, использованы допрашивающим.

Результаты допроса зависят от того, кто в конечном счете является управляющим в этом процессе, а кто – управляемым: следователь или подследственный, допрашивающий или допрашиваемый.

Правильная оценка получаемой информации придает ценность даже ложным сообщениям, если своевременно распознана их ложность, и это использовано для установления истины[178].

Нами рассмотрена лишь незначительная часть вопросов многогранной проблемы лжи в судебно-психологических аспектах. Она требует дальнейшей разработки.

---

---